В студиях звукозаписи "И-Эм-Ай" на Эбби-роуд я впервые побывал в декабре 1966 года, вскоре после того, как БИТЛЗ начали работу над ожидавшимся с нетерпением следующим за "Револьвером" альбомом. Это произошло вечером не то в пятницу, не то в субботу, когда я по обыкновению прехал к Джону в Уэйбридж из Хэйлинга. Синтия сообщила мне, что ее супруг все еще "сидит" на Эбби-роуд с остальными Битлами и я, не раздумывая, решил поехать в Лондон и удивить его неожиданным визитом прямо в студии.

Несмотря на мою неосведомленность о схеме дорог столицы, прекрасное описание маршрута, полученное от Синтии, помогло мне без особого труда разыскать Эбби-роуд. Гораздо больше усилий пошло на убеждение секретаря "И-Эм-Ай" в том, что я действительно являюсь большим другом Джона, особенно если учесть, что в те дни политика БИТЛЗ сводилась к тому, чтобы отбить охоту у всяких прихлебателей, коллег и, главное, своих жен и подруг мешать их работе в студии. Но, в конце концов, Джон подтвердил по селектору, что меня действительно ждут и я влетел в святилище БИТЛЗ как раз в тот момент, когда они заканчивали какое-то наложение на запись для новой песни.

Вскочив с винтового стульчика для бурного приветствия, Джон сразу добавил: "Погоди чуть-чуть и послушай эту штуку, Пит!"

Признаться, поначалу мне больше хотелось просто поболтать с Джоном, но услышав первые же аккорды, я напряг свое внимание. По мере мысленного осознания образов, я постепенно понял, что Пол пел о Пенни-лэйн, пригородном автобусном кольце, с которым было связано столько наших воспоминаний о детстве! Проработав три памятных года в кафе "Старуха" на Пенни-лэйн, я с особенным чувством принял эту ностальгическую песню.

"Ну как, понравилось?" – спросил Джон, всем своим видом напоминавший кота, слопавшего канарейку.

"Это просто п...ц!" – воскликнул я.

Тем временем кто-то из Битлов изготовил огромную сигарету, начиненную табаком и гашишем, и мы все столпились за занимавшим стратегическое положение звукопоглощающим экраном "на несколько затяжек". На том этапе БИТЛЗ по-прежнему старались щадить восприимчивость чопорного Джорджа Мартина, колдовавшего со своими ассистирующими инженерами в кабинке, возвышавшейся над студией. По воле случая Ринго передал мне самокрутку в тот самый момент, когда неожиданно из-за экрана материализовался Джордж Мартин, собиравшийся обсудить с БИТЛЗ какие-то технические аспекты той записи. На свою беду перед этим я зажег еще и обычную сигарету и в итоге оказался в критическом положении, держа в каждой руке по сигаретке.

"А, Джордж! – обрадовался Джон. – Это Пит Шоттон, мой старый приятель из Ливерпуля. Я уверен, что не раз говорил тебе о нем."

"Ах, да, конечно, – сказал Джордж Мартин и дружелюбно протянул мне руку. – Здравствуй, Пит. Как дела?"

При таких обстоятельствах мне не оставалось ничего другого, кроме как сунуть самокрутку в рот и уже после этого пожать руку м-ра Мартина. Я сомневаюсь, что этот педагогичный продюсер догадался, что именно я курил, но его насмешливый взгляд несомненно говорил: "Ну и странный же это парень – курит сразу две сигареты!". Так вот я и познакомился с Джорджем Мартином.

Несмотря на анти-посетительскую политику, а даже Брайан Эпстайн появлялся на сессии звукозаписи только по важным, неотложным делам, Джон впоследствии десятки раз приглашал меня на Эбби-роуд. Если бы он этого не делал, мы вряд ли виделись бы так часто в те месяцы. По мере того, как их новые записи становились беспрецедентно сложными и претенциозными, БИТЛЗ буквально сутками не выходили из студии.

Следующей услышанной мной песней была "Strawberry Fields Forever", ода Джона тому самому готическому приюту, где мы проводили многие дни детства в Вултоне. Хоть она и была намного абстрактнее "Пенни-лэйн", которая в основном была заслугой Пола, ее воздействие на меня превзошло по силе все прежние песни БИТЛЗ и, возвращаясь домой, я думал лишь о том, насколько далеко вперед ушла "Потрясная Четверка" от "She Loves You" и "I Want To Hold Your Hand". Как и "Пенни-лэйн", "Земляничные поля", сочиненные Джоном в Испании, были задуманы как часть их нового альбома. Но когда стало ясно, что до конца весны диск завершить не удастся, БИТЛЗ решили заполнить брешь, выпустив "два воспоминания" о Ливерпуле в виде сингла.

Мои продолжающиеся визиты на Эбби-роуд позволили мне также намного ближе познакомиться с Нейлом Эспинолом и Мэлом Эвансом, двумя преданными дорожниками, что выглядело несколько архаично после полного ухода БИТЛЗ в студию. И тот, и другой продолжали выполнять роль мальчиков на побегушках, а порой – и козлов отпущения, стоически выдерживая накал страстей всякий раз, когда какие-то мелочи не получались. Добавлю к этому еще и то, что меня всегда восхищало, особенно – в дни концертных гастролей, то, что закулисная организация "самого популярного в мире развлечения" в значительной степени сводилась всего к друм людям: Мэлу и Нейлу.

Из этой пары "Нэл", до встречи с БИТЛЗ работавший бухгалтером, был более "земным" и подчеркнуто интеллигентным. Спокойный, скромный и исполнительный, он, по-существу, выполнял роль личного ассистента БИТЛЗ. В процессе своей работы он неосознанно перенял столько личного манеризма и особенностей речи своих работодателей, что порой казался каким-то жутким воплощением всех четверых Битлов одновременно. Вместе с тем, Нейл всегда был самым "подтянутым" в битловском окружении. Он постоянно держал себя в отличной физической форме, почти всегда носил пиджак и галстук и уже начинал понемногу лысеть. По крайней мере, при мне он часто благоговейно относился к блистательным хозяевам, с которыми свела его судьба, словно не понимал, что ОН САМ был незаменимым винтиком во всей этой "машине".

Мэл, напротив, больше напоминал грубовато-добродушного английского чернорабочего, говорившего именно то, что он думал. даже если его мнение было диаметрально противоположным мнению хозяев. Так, например, во время одной из сессий звукозаписи Мэл, устанавливая аппаратуру БИТЛЗ, услышал ненароком, как Джон вел вместе с нами оживленную дискуссию о студенческих демонстрациях, происходивших в последнее время по всей Америке и Европе. "Будь моя воля, – бесцеремонно вмешался Мэл, – я бы их всех к черту поставил к стенке!" На это БИТЛЗ, уже вошедшие в фазу "мира-любви-и-цветов", ответили свистом и шиканьем.

Помимо присмотра за аппаратурой и исполнением любых прихотей БИТЛЗ, Мэл и Нейл иногда играли также незначительную – и вместе с тем важную – роль в их творческом процессе. Так, Мэл не только придумал знаменитое название "Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Перца", но и внес бесценное предложение о том, чтобы этот воображаемый ансамбль олицетворял собственные персоны Битлов, и чтобы весь альбом был построен в форме непрерывного выступления "группы" Сержанта Перца. Так был дан толчок к созданию диска и с того момента все, вовлеченные в дело, были охвачены таким вдохновением, какое редко бывало – если бывало – даже у БИТЛЗ.

Я был с Джоном и когда он сочинял многие из своих песен для "Сержанта Пеппера" за роялем в Кенвуде. Например, "Being For The Benefit Of Mr.Kite" была создана путем почти дословного цитирования фраз с подлинной викторианской карнавальной афиши, висевшей в студии Джона. Сочиняя ее, Джон щурился на афишу с другого конца комнаты и подбирал кусочки мелодии, подходящие для таких непривлекательных фраз, как "Мистеры Кэй и Эйч заверяют публику, что их номер никому не покажется второсортным". Мой годовалый сын Мэтью обеспечивал небывалое вдохновение тем, что постоянно дергал композитора за ноги.

Мне также довелось быть в Кенвуде в тот день, когда Джулиан принес из школы пастельный рисунок лица своей подружки-одноклассницы Люси на фоне разноцветных звезд. Необычайно впечатленный творением сына, Джон спросил, как этот рисунок называется. "Это Люси в небе с бриллиантами", – ответил Джулиан.

"Фантастика!" – воскликнул Джон и тут же вставил эту запоминающуюся фразу в свою новую песню.

Конечно же, когда эта запись вышла в свет, нашлись комментаторы, которые не только заметили, что первые буквы главных слов ее названия – "Lucy In The Sky With Diamonds" – это LSD; они еще и с понятным недоверием восприняли заверения Джона в том, что эта галлюциногенная фраза была придумана его пятилетним сыном. Хотя Джон тогда действительно постоянно глотал огромное количество "кислотки", такой каламбур был попросту обычным совпадением. Но это вовсе не значит, что он не получил удовольствия от последовавшего "разоблачения".

По общему мнению, наиболее грандиозным стал финал "Сержанта Пеппера" – песня "А Day In The Life" ("Один день жизни"), составленная из двух песенных фрагментов, одного – Джона и второго – Пола, которые ни тот, ни другой не могли закончить врозь. И хотя я плохо помню, как Джон сочинял свои сегменты "Одного дня жизни", я никогда не забуду сессий, на которых БИТЛЗ выдавали этот шедевр звукозаписи с маленькой помощью своих друзей – симфонического оркестра.

В назначенный день в студию на Эбби-роуд длинной вереницей вошли 42 музыканта, чьи черные "бабочки" и строгие вечерние костюмы составляли разительный контраст с яркими вельветовыми брюками, цветастыми рубашками и недавно отросшими усами Битлов. Тем не менее, все эти джентльмены выразили горячее желание участвовать в такой необычной встрече различных культур и продемонстрировать БИТЛЗ все преимущества своего исполнительского мастерства.

Казалось, БИТЛЗ тоже хотят извлечь из такого случая все возможное – но не в атмосфере. которая могла бы не понравиться господам из оркестра. После того, как эти, в основном пожилые, гости заняли свои места и настроили инструменты, каждому из них вручили по картонной маске или еще какому-то атрибуту вечеринок и маскарадов. Дирижеру достался ярко-красный нос, а первой скрипке – огромная лапа гориллы, которой он обязан был держать свой смычок. Словно для полного разочарования музыкантов, если не сказать потрясения, Пол МакКартни попросил, чтобы они играли возможно более нестройно и хаотично. Этот момент был использован для космического крещендо "Одного дня жизни", причем, в роли "дирижера" с явным удовольствием выступил сам Пол. И только после нескольких попыток музыканты смогли наконец исполнить крещендо достаточно хаотично, чтобы удовлетворить требованиям БИТЛЗ.

19 мая 1967 года, через несколько недель после завершения работы над "Сержантом Пеппером", Брайан Эпстайн устроил в своем лондонском доме шикарную вечеринку по поводу предстоящего выпуска этого альбома, имевшую также целью дать избранным представителям британской прессы и мира поп-музыки возможность его предварительного прослушивания. Для этой цели Брайан и его закадычный друг Питер Браун, со своим обычным вкусом и талантом организовали такой изобильный "буфет", что им остался бы доволне и Римский император.

Несмотря на присутствие в доме огромного числа более знаменитых гостей, Брайан вдруг решил поболтать со мной. "Ну как, Пит, тебе здесь нравится?" – спросил он в своей заботливой манере.

"Это обалденная вечеринка, – заверил я его, – и я здесь просто балдею."

"Прекрасно, – усмехнулся он и начал поддразнивать меня: "Ты конечно же, успел уже попробовать этот суп."

"Нет, еще нет."

"О, ты непременно должен попробовать гаспачо, – сказал Брайан. – Это нечто совершенно изумительное. Погоди-ка, я сейчас принесу тебе тарелку."

Через несколько секунд он вернулся с тарелкой, полной супа, и принялся внимательно наблюдать, как я пробую его гаспачо. "Ну как, Пит? Правда, изумительно?"

"Да, – пробормотал я, – но он холодный, как лед."

К моему смущению, Брайан разразился хохотом. "Ох, Пит, ну какой ты смешной!"

"Слушай, Брайан, – сказал я, – я не собираюсь никого смешить. Я говорю тебе: этот суп холодный, как лед!"

"Пит, дорогой мой, – ласково произнес он, – да он и ДОЛЖЕН быть холодным. Гаспачо подают холодным."

Как человек, всю жизнь проживший на картошке и яйцах, я и слыхать ничего не слыхивал про гаспачо и сама мысль о холодном супе до сих пор кажется мне каким-то абсурдом.

Тем временем все Битлы были в необычайно приподнятом настроении от процедуры "торжественного открытия их нового альбома", несколько сигнальных экземпляров которого были тут же вручены определенным именитым гостям. "А тебе, что, диска не досталось?" – спросил Джон. Когда я ответил, что нет, он бросился, чтобы принести его и мне, но к его разочарованию выяснилось, что уже все роздано.

"Да ладно, Джон, – сказал я, – получу в следующий раз."

"Нет, не получишь, – упорствовал он. Ты д о л ж е н получить его сейчас, н е м е д л е н н о ."

В конце концов он попросту заставил одного из гостей отдать подаренный ему экземпляр "Сержанта Пеппера" мне с тем, чтобы я оказался среди первых обладателей альбома, который, по убеждению Джона, был смой грандиозной вещью из когда-либо созданных БИТЛЗ.

День официального выхода в свет "Сержанта Пеппера" – 1 июня 1967 года в Великобритании (днем позже – в Соединенных Штатах) – для миллионов, достигших в 60-е совершеннолетия навсегда останется таким же памятным, как и даты убийства президента Кеннеди или первой в истории высадки человека на Луну.

Говоря терминами поп-сцены, "Сержант Пеппер" произвел ошеломляющее воздействие. Его музыкальные и технические достижения установили совершенно новые стандарты и критерии в самой индустрии, и по следам "Сержанта Пеппера" как грибы стали расти "концептуальные альбомы", многократные наложения и использования оркестров. Теперь для того, чтобы заверить окружающих в том, что следующий альбом следует расценивать, как "важное артистическое заявление" нельзя было н е провести несколько месяцев в студии, истратив при этом более 100 000 долларов. Даже тщательно продуманное оформление обложки, дополненное сувенирными снимками для вырезания и текстами всех песен, разбило все прежние каноны и убедило, что отныне оформление конверта становится самостоятельным видом искусства.

Но влияние "Сержанта Пеппера" далеко выходило за рамки просто музыкального бизнеса. За менее чем сорок минут звукозаписи БИТЛЗ с поразительной точностью выкристаллизовали почти все грани зарождавшейся молодежной контр-культуры – будь то "восточный мистицизм" (Within You Without You) или же "разрыв между поколениями" ("She's Leaving Home"). Поскольку у БИТЛЗ уже было такое огромное число последователей, их новые "подпольные" откровения немедленно впрыскивались в сознание большинства Западного общества, а также в сознание миллионов впечатлительных молодых людей. Многие из них не только приняли песни БИТЛЗ за гимны своей контр-культуры, но и начали считать Джона, Пола, Джорджа и Ринго некими пророками и суперменами, или, как выразился проповедник ЛСД Тимоти Лири, "прототипами новой расы свободных и смеющихся, эволюционными посредниками, ниспосланными Богом и наделенными таинственной волшебной силой создавать новых людей."

Естественно, такие наркотики, как ЛСД и марихуана, выступили наряду с прочими признаками этой контр-культуры – длинными волосами, впервые введенными "Потрясной Четверкой" несколькими годами раньше, и оппозицией к войне во Вьетнаме и власти правительства вообще. И хотя галлюциногенное содержание таких песен, как "Tomorrow Never Knows" и "Strawberry Fields Forever" не могли не быть очевидными для всех, экспериментировавших с психогеными химикалиями, БИТЛЗ никогда открыто не заявляли о своей наркомании, до тех пор, пока – подумать только! – Пол МакКартни не проболтался об этом какому-то репортеру через несколько дней после выпуска "Сержанта Пеппера". Он заявил: ""Кислотка" открыла мне глаза. Она сделала меня лучше, честнее, я стал более терпимым членом общества."

Вслед за гневными выкриками, сравнимыми с полемикой "об Иисусе", Джон, Джордж и Брайан Эпстайн продемонстрировали свою солидарность с Полом, признавшись, что они также пробовали ЛСД. А вскоре четверо Битлов и их менеджер поставили свои подписи под воззванием на целую страну лондонской "Таймс", призывавшим к легализации марихуаны. Восприятие БИТЛЗ в качестве королей хиппизма еще более усилилось необычностью их образа жизни и многоцветием гардероба. Одним из наиболее известных символов метаморфоз "Потрясной Четверки" стал "Роллс-Ройс" Джона. За "неплохую" сумму в 2 000 фунтов он нанял группу цыганских художников для того, чтобы они разукрасили снаружи машину психоделическими цветами и завитушками. И Джон, (и я) остались довольны результатом работы, однако многие сограждане нашего восторга не разделяли и всякий раз, когда мы отваживались проехаться в психоделическом "Роллсе", осыпали нас отборной бранью. В одном из районов "биржевого пояса" одна старушка даже атаковала нашу машину своим зонтиком. "Свинья! Свинья! – визжала она. – Как ты смеешь делать такое с "Роллс-Ройсом"!"

Для нее, как и для многих других взрослых британцев, художества цыган казались осквернением. По их мнению, яркие цветы